Культура во время войны: переосмысление роли искусства

Война изменила мир искусства и изменила взгляд на деколонизацию. Потому что культура является не только носителем положительных впечатлений, но и может нести деструктивные ценности. Об этом поговорили с Татьяной Филевской - креативным директором "Украинского института", исследовательницей украинского авангарда и творчества Казимира Малевича. Смотрите полную версию эксклюзивного интервью и читайте сокращенный вариант на Интенте об идентичности художников, деколонизации и присвоении персон.

Вы писали, что критика всего российского и возвеличивание украинского не является деколонизацией. Где проходит граница?

Деколонизация - это не только теория, потому что очень часто считается, что это определенный академический подход, методология, которая позволяет на что-то посмотреть. Но на самом деле деколонизация зародилась и развивалась как активизм и эмансипативное движение.

Родина ее - это Латинская Америка. Многое в деколонизации появляется именно из стран Латинской Америки, которые избавляются от влияния бывших имперских властителей и таким образом пытаются сбросить бремя порабощения, которое приносит собой колонизация.

Мы понимаем, что это движение не ограничивается локальной территорией, деколонизация сегодня касается всего мира, потому что так или иначе в нашей истории какие-то страны когда-то были империями, другие - колониями. Это движение, которое никогда не ограничится только теорией. Так же как феминизм.

Цель деколонизации недостижима - сразу скажу, это избавиться от вот этих наслоений насилия, которые приносит колонизация. Если сравнить с отдельным человеком, то можно сказать, что путь к какому-то психологическому идеальному состоянию - желателен, но недостижим. Ты прорабатываешь, а потом появляется еще что-то. Здесь так же.

То есть эти следы имперского насилия проявляются через поколения. Есть даже условная арифметика, что деколонизация должна длиться столько времени, сколько длилась колонизация. То есть, условно говоря, если мы считаем, что мы были колонизированы Россией 300 лет, то посчитайте.

С момента, когда мы начали деколонизацию, я не говорю о моменте, когда мы стали независимыми формально, а когда начали сознательную деколонизацию - надо 300 лет примерно. Если мы начали, условно, в 2022 году, то впереди много работы.

Процесс приобщения художников к украинскому наследию, по каким критериям он проходит? На примере Малевича, который жил как в Москве, так и в Киеве. Его нельзя определить как украинского или российского авангардиста.

Вы говорите сейчас о переприсвоении. Что-то было у нас похищено, что-то от нас отсоединили и присвоили себе другие. И мы сейчас пытаемся это вернуть себе. Это только один из возможных процессов пересмотра нашего наследия. Этим не исчерпывается деколонизация. И деколонизация, на самом деле, начинается тогда, когда мы перестаем постоянно говорить о нашем колонизаторе. То есть когда мы начнем на себя смотреть целостно и не только в контексте России, тогда наверняка наш процесс деколонизации на самом деле начнется.

Татьяна Филевская. Фото: Интент/Наталья Довбыш

Мы все время все равно отталкиваемся от России. Это постколониальное состояние. Когда мы не представляем себя без нашего поработителя, когда мы отмежевываемся, отменяем, забираем у него что-то. Но Украина не ограничивается только российскими влияниями.

Мы можем смотреть на Украину целостно в контексте любых других связей, например, античной Греции. Колонии северного Причерноморья, греческие колонии. Почему мы в таком аспекте не рассматриваем?

Или итальянские колонии Крыма, или связи с Польшей или Австро-Венгрией. То есть, нам надо смотреть из разных оптик целостно, исходя из наших потребностей и самосознаний. А не только постоянно смотреть на дихотомию России и Украины.

Она, конечно, важна. Нам важно увидеть все аспекты этой связи, которые являются сложными, гибридными. Мы можем здесь говорить о роли Украины, например, в построении российской империи. Это очень сложная тема - положение украинцев в российской империи, потом в Советском Союзе.

Но это не ограничивается только тем, что Малевич украинский или русский. Другой вопрос - это идентичность. Посмотрим вообще, как строится идентичность. Может ли идентичность быть, например, монологичной в двадцатом веке?

Вот я, например, делала тест ДНК, и я могу точно сказать, что я не 100% украинка. По крайней мере в своем происхождении, потому что у меня есть балканские происхождения, балтийские, восточноевропейские, даже немножко греческие.

Так же люди, которые жили на рубеже 19-20 века, когда мобильность была очень высокой, это период научно-технического прогресса, когда появляются средства передвижения: поезд, самолет. Люди могут преодолевать расстояния и их интересует. Распадается империя, и люди начинают осваивать другие какие-то территории, стремятся к образованию, и они в поисках этого образования перемещаются. Говорить о какой-то моноидентичности не приходится.

Конечно, можно, если человек настаивает на том, что именно такая идентичность, но, опять же, это уже вопрос выбора. Давайте поговорим о Георгии Гонгадзе и его идентичности, о Сергее Нигояне. Идентичность - это сложная вещь, которая конструируется, и состоит из многих составляющих.

Вернемся к Малевичу, мы можем точно говорить, что для него Украина, украинская культура была очень важной. Она сформировала его взгляды - он об этом писал. Но так же он принадлежит и польской культуре, так же он, например, играет важную роль в истории искусства Беларуси. Он, бесспорно, является частью русского художественного процесса, и здесь тоже никуда от этого не деться. Но не надо Малевича пихать в какую-то узенькую дверь, в которую он не помещается, потому что он точно не был человеком моноидентичности.

Его взгляды имели универсалистский характер. Он мечтал найти универсальный язык искусства, как и все авангардисты, они стремились к преодолению границ и взаимопониманию всех со всеми, Малевич имел влияние на европейское искусство и американское искусство. Это сейчас мы улыбаемся, что это все утопические идеи, что локальное является определяющим, что без локального нет универсального и глобального. А тогда они имели утопические представления и имели на них права.

Неправильно Малевича ограничивать. Это то, что делают россияне, они пытаются его полностью присвоить и сказать, что он был великий русский художник.

На самом деле Малевич был множественным, как и все мы, имел разные идентичности, но украинская играла важную роль. Нам надо ее познать, раскрыть, объяснить, как эти украинские связи формировали его, как они влияли, как он влиял на украинскую культуру. Одновременно не надо впадать в имперскую ловушку и переписывать одну моноидентичность на другую. Деколонизация, если уж по-честному, то это дать человеку возможность выбрать свою идентичность и дать ему право иметь множественные идентичности.

Волна интереса к Украине и нашей культуре меняется в течение полномасштабного вторжения, как можно ее охарактеризовать?

Волна интереса, которая в начале полномасштабного вторжения была беспрецедентной. Все вдруг проснулись и осознали, что Украина существует и они про Украину ничего не понимают, не могут себе объяснить откуда взялась сила, сопротивления и почему наша страна не за три дня не упала, и до сих пор не упала. Запрос на понимание, что вообще происходит, что это за люди, страна, держался достаточно долго, фактически почти год. Мы видели уровень солидарности, который с этим пришел.

Татьяна Филевская. Фото: Интент/Наталья Довбыш

Мне кажется, все институты в Европе сделали хоть одно событие, посвященное Украине - это было признаком хорошего тона и все чувствовали свой долг это сделать. Было понятно, что на таком уровне интерес держаться очень долго не сможет. То, что это продолжалось почти год - прям рекордно. И соотносится с уровнем грубости и жестокости россиян по отношению к Украине.

Но уже с 2023 года мы видели, как эта волна стихает, интерес уменьшается и нам становится сложнее его поддерживать. Возможно, и не стоит поддерживать на таком уровне, но для нас принципиально было конвертировать сиюминутный интерес и желание солидарности в системное сотрудничество. Для нас это сейчас самое важное, чтобы украинский голос продолжали слышать, чтобы эти разговоры и партнерства продолжались, чтобы мы снова не исчезли с мировой карты.

Это требует усилий и системных решений. Это наше домашнее задание. Нас, я имею в виду - украинское общество, экспертов, музейщиков, кураторов, художников, которые должны выстраивать эти связи и работать с ними.

Можно сказать метафорически, если до 2022 года мы ломились в двери, которые были для нас закрыты, нам надо было хотя бы как-то их приоткрыть, чтобы начать разговор. С 2022 года можно сказать, что эти двери открыты, но зайдем ли мы в них и построим партнерство, зависит от нас.

Марія Литянська